Не надо относиться слишком серьезно к жизни, все равно из нее вам живыми не выбраться...
Ты смотрел на тихо падающий снег, периодически прислушиваясь к ее дыханию. Каждую секунду, боясь и надеясь, что это был ее последний вздох. Сердце не хотело ее отпускать, душу разрывало чувство, которому нельзя дать названия… Это страх, боль разбитого сердца, несбывшейся мечты, предчувствие скорой разлучи, боль утраты заплетаясь в тугую веревку, душили тебя. Она неизлечимо больна, врачи уже ничего не могли сделать, отправили ее умирать дома. Ты ненавидел этих палачей в белых халатах, ты презирал их за этот взгляд полный сожаления, за вкрадчивый голос. Комедианты. Им было все равно, они сообщают тебе, что уже ничего сделать не могут, что конец уже близок, но через мгновение о ней уже забыли, предоставляя тебе возможность страдать в одиночку. Потому что им все равно, это ты, а не они, не можешь жить без нее. Почему они отказались облегчить ей страдания. Трусы! Ты ненавидел их, за их трусость. Это ведь тебе предстояло наблюдать, как постепенно она угасает. Она была так зла на себя за то, что больше не может встать с постели, зато, что мучает тебя этим. Она не хотела становиться обузой для тебя. Воздух со свистом вырвался из ее груди, она открыла глаза…

Снег… - еле различимый голос в ночной тишине, она слабо улыбнулась.

Ты проснулась… - пересилив себя, ты повернулся к ней, тихо ступая, подошел кровати. Ее лицо было болезненно серым, но все таким же прекрасным. Ты заставил себя посмотреть в ее, когда-то искрящиеся, синие глаза, в которых теперь были угольки тлеющей жизни, - ты что-нибудь хочешь…? – спросил ты.

Да, пить.. – она смущенная своей беспомощностью отвела взгляд, - я ужасно выгляжу, да? Как ты меня терпишь, - она хрипло вздохнула.

Ты прекрасна, милая.. - нежно сказал ты, касаясь ее лица, она прижалась щекой к твоей ладони, ты ласково погладил ее по волосам.

Я так боюсь умирать одна… ты увидел, как слезы заблестели в ее глазах…

Все будет хорошо, - сказал ты, несмотря на то, что комок подступил к горлу, - я принесу тебе воды, она снова повернула голову к окну, смотря на тихо падающий снег. Не включая на кухне свет, ты налил воды в стакан из желтого стеклянного графина, который она за цвет называла цыпленком. Тогда-то ты все и решил. Ты любил ее, поэтому обязан был помочь ей. Ей было больно, нестерпимо больно дышать, просыпаться каждый день, жить. Она выносила все мучения как стойкий оловянный солдатик. Но она устала, ты это видел. Ты достал пузырек с лекарством из шкафчика над столом, раскрывая капсул за капсулой, ты высыпал их содержимое в стакан, пока пузырек не опустел, как твоя душа. Ты смотрел, как порошок растворяется в воде, чувствуя, как холод и отчаянье заполняют тебя. Ты вернулся в комнату, она по-прежнему смотрела в окно. – Вот, - приподнял ей голову, поднося стакан к ее губам.

Горькая… выпив где-то полстакана, произнесла она, вымучено улыбнувшись. Ее слова как каленым металлом по сердцу.

Спи, тебе станет легче, - ты поставил стакан на столик рядом с кроватью, ложась с ней рядом поверх покрывала.

Ты обещаешь? Спросила она, заглядывая тебе в глаза. Ты почувствовал, как тебя прожигает насквозь.

Обещаю… - ты взял ее слабеющую руку в свои, положив голову тебе на плечо, она закрыла глаза. Ты же смотрел в окно на снег. Крупные хлопья летели из самой глубины темного неба, искрились в холодном серебреном свете луны. В какой-то момент ты испугался, ты хотел позвонить в больницу, пусть ей сделают промывание желудка, ты потянулся к телефону, но ты знал, что для нее это обернется новыми мучениями, а она так слаба, тогда ты выдернул провод. Примерно через час, ты осознал, что не слышишь ее дыхания, ты поднес к ее губам зеркальце, так и есть - оно не запотело, ты прижал ее к себе, потом осторожно опустил на подушки. Откинувшись на спинку кровати, ты почувствовал, как слезы катятся по твоим щекам. Ты посмотрел на нее, она была прекрасна, тогда ты коснулся губами ее все еще теплых губ, и залпом осушил оставшиеся пол стакана, взяв ее за руку, чуть сжав, ты закрыл глаза. А за оном крупными хлопьями, тихо кружась падал снег….